— Меня обычно называют Дронго.
— Подождите минуту, — женщина переключилась. Заиграла приятная джазовая мелодия. Уже через десять секунд женщина включилась снова.
— Я вас соединяю, — любезно сообщила она.
— Добрый день, господин Дронго, — приветливо начал Марлен Ашотович, — хорошо, что вы мне позвонили. Я уже отчаялся услышать ваш голос. Боялся, что моя помощь вам не понадобится.
— Понадобилась, — хрипло заметил Дронго, — только учтите, что это я делаю не ради вас, а ради того, чтобы помочь Вано Тевзадзе выйти на свободу.
— Благородно, — согласился Саакян, — что я должен сделать?
— Умар Салихов, — сообщил Дронго. — Судя по всему, он недавно вышел из колонии, где провел девять лет. Был в Москве, в Рязани. Я полагаю, что он должен был приехать и в Новгород.
— Если приехал, значит, найдем, — спокойно сказал Саакян, — всю область перероем, но его найдем.
— А курьера нашли? Который из Ингушетии прилетел?
— Нет, — ровным голосом сообщил Марлен Ашотович, — но говорят, что наши конкуренты его поймали и утопили. Теперь мы будем топить их курьеров. А заодно и тех, кто такие приказы отдавал.
— Тогда война неизбежна.
— Она уже началась. Как только поменяли губернатора. Вы же понимаете, что сразу все меняется. Цены на услуги, цены на безопасность, цены на охрану, цены на людей, цены на товары. Все меняется. И нам приходится приспосабливаться. Кто не может договариваться, тот вылетает из круга. Кто может, но делает это в обход уважаемых людей, тот тоже вылетает из круга. Остаются только понимающие и мудрые люди.
— Хороший текст, — заметил Дронго, — никто не придерется.
— У каждого свои особенности работы. Мы исходим из того, что каждое наше слово на вес золота.
— Вы сможете его найти?
— Конечно. Когда он вам нужен?
— Чем раньше, тем лучше. Надеюсь, что проблем у вас не будет?
— Не могу обещать. Дело в том, что все кавказские группы работают в тесном контакте. Я вам уже говорил. На нашем уровне не бывает этих глупых межнациональных разборок. Все работают со всеми. А вот чеченцы — особая статья. Они ни с кем не находят общего языка. Если им что-то не нравится, они сразу выходят из бизнеса. Их нельзя запугать или купить. Если решают остаться, то остаются. Если хотят все бросить, бросают и уходят. Своенравный народ. Других можно уговорить, с этими разговаривать просто бесполезно. Поэтому бывают накладки. Если сами чеченцы не выдадут нам этого Умара, придется его искать. А чеченцы народ сплоченный. Вы понимаете нашу проблему?
— Примерно понимаю. Но мне нужна не его голова, а он сам. Живой и невредимый.
— Это сложнее, — пошутил Саакян, — с головой бы не было никаких проблем. Запаковал и привез. А живого доставить труднее. Вы представляете, какой это авторитетный человек? Если девять с лишним лет в колонии провел и живым вышел. Сейчас таких мужиков и нету уже. Все, кто туда попадал, больше трех или четырех лет не выживали. Даже Салман Радуев или тот знаменитый Тракторист. Их так обрабатывают в колонии, что они долго не живут. А этот девять с лишним лет продержался. Значит, очень авторитетный человек. И может не захотеть с вами разговаривать. Придется убеждать.
— Сумеете?
— Все в наших руках. Ждите, мы вам позвоним. Звонить на этот номер?
— Да.
— Вы понимаете, что должны будете прийти на встречу один и без охраны. На этот раз никакого оружия, никакой милиции.
— Безусловно. Я согласен на все ваши требования.
— До свидания.
Дронго подумал, что Вано Ревазович даже не подозревает, какие силы задействованы, чтобы доказать его непричастность к этому убийству. Если Саакяну удалось пробить даже «детектор лжи» в областном управлении ФСБ, то этого Умара он должен найти. Хотя проблемы наверняка будут.
Вечером позвонил Вячеслав.
— Не знаю, что делать с Тевзадзе, — признался он, — мне кажется, его действительно сломали. Он готов подписывать все, что угодно. И не хочет даже читать обвинительное заключение. Ему кажется, что он никогда не выйдет из тюрьмы. Я уже даже дочери звонил, просил на него повлиять. Завтра утром к нему Майданов приедет, может, он его убедит не сдаваться.
— Утром я выезжаю к вам, — сообщил Дронго, — и учти, что от тебя многое зависит. Ты его адвокат. Ты обязан внушать ему каждый день мысль, что мы обязательно добьемся его освобождения. Понимаешь? Иначе вся эта затея ничего не стоит. Он сам обязан поверить, что действительно не совершал этого загадочного убийства.
— Вам легко говорить, — пробормотал Славин, — как мне его убеждать, если иногда мне самому трудно удержаться, чтобы не поверить в его причастность.
— В таком случае зачем я к вам еду? — спросил Дронго. — Лучше останусь в Москве, отдохну, почитаю книги из своей библиотеки. Если ты так будешь рассуждать, у нас ничего не получится. Я уже даже с бандитами готов договориться, лишь бы понять, как могло там произойти это убийство.
— Будем держаться, — твердо сказал Славин, — а между прочим, наша дежурная меня с утра уже дважды спрашивала, где вы находитесь.
— Скажи, что умер и похоронен, — попросил Дронго, — эта активная женщина меня просто сведет с ума. Хорошо, что я приеду завтра, когда там уже не будет ее смены.
На следующий день он приехал в Новгород. На вокзале его ждал Славин. Они сели в такси, направляясь к прежней гостинице.
— Ваш номер все время держат для вас, — сообщил Вячеслав, — и за эти дни вас кто только не вспоминал. И Майданов спрашивал, и Жанна Михальская, и дочь Вано про вас говорила, и ее жених. В общем, все, с кем мы беседовали. И все верят, что мы сможем помочь Тевзадзе вернуться домой.